Курьер из Гамбурга - Соротокина Нина Матвеевна (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Как там было на самом деле – мне не известно, свечку не держала. А то, что Иван Иванович Шувалов, дабы избавиться от соперника, выслала его за пределы России на дипломатическую работу, это похоже на правду. Вначале Дания, потом Швеция, и, наконец, возвращение домой на должность воспитателя цесаревича.
Смерть Елизаветы Панин оплакал со всей искренностью, а вот отношения с Петром III не сложились. Император хотел отблагодарить дипломата и воспитателя за верную службу, наградил его орденом Св. Андрея Первозванного, дал чин действительного тайного советника. Благодеяния Петра пошли еще дальше, он вознамерился сделать Панина военным генералом, но тот, ненавидя солдатчину и армию, отказался от почетной должности. Ну не дурак ли? Всякий нормальный человек должен мечтать об армии. После этого отказа император потерял к Панину всякий интерес.
Панин мечтал ограничить монархию. Монтескье тоже хотел конституционную монархию. Про Екатерининский «Наказ» Панин сказал: «Аксиомы, способные опрокинуть стены». Беда только, что «Наказ» оказался всего лишь литературным произведением, он не пошел в дело.
Надежда на Екатерину не оправдалась, и Панин «поставил» на Павла. Панин помнил, что мать обещала отдать сыну трон, и Екатерина знала, что он помнит, поэтому относилась к своему министру с опаской, доходящей до неприязни. Но императрица всегда умела скрывать свою неприязнь, если это «нужно было для дела». В XVIII веке лицемерие не считалось пороком, оно было естественно и необходимо, как нужду справить.
Однако в том, что Екатерина называла «делом», у нее с Паниным были серьезные расхождения. Панинский «Северный аккорд» – проект об объединении с северными государствами для противостояния Бурбонам и Габсбургам – не был принят. Раздел Польши в 1772 году – итог военных и дипломатических просчетов во время турецкой войны – был произведен на невыгодных для России условиях. Орлов тогда говорил, что за такой раздел Панин достоин смертной казни. Сама Екатерина плакала от обиды. Панин был сторонником прочного союза с Пруссией и Фридрихом Великим, а Екатерина склонялась к союзу с Австрией.
Словом, отношения императрицы с Паниным были, мягко говоря, натянутыми. А тут еще Никита Иванович выкинул фортель, какого от него никто не ожидал. Петербург от его выходки несколько месяцев не мог угомониться, судачили по всем гостиным. Иные говорили, что не избежать ему отставки, потому что в его поступке проглядывал откровенный вызов императрице.
Объясним суть дела. Отставку от должности воспитателя Панин получил не после венчания Павла, как было принято обычаем, а до. Чтобы смягчить удар, Екатерина буквально осыпала его милостями. В награду за воспитание цесаревича он получил чин фельдмаршала. Ему предложили уехать из дворца, но зато выдали 100 тысяч рублей на обзаведение домом в любой точке столицы. Пожалован был тоже ежегодный пенсион на 30 тысяч рублей, ежегодное жалование в 14 тысяч, сервиз на 50 тысяч рублей, экипаж и ливрея придворная, провизия и погреб на целый год, а сверх всего этого еще девять тыщ душ.
Петербург ерничал, а не подавится ли новоиспеченный фельдмаршал всем этим богатством? А Панин, мало того, что не подавился, так еще и обиделся, мол, ему ограничивают общение с цесаревичем, и в пику государыне раздал только что подаренных крестьян. Вскоре выяснилось, что Панин не просто раздал крепостных, а подарил их своим секретарям, и не весь подарок государыни, а только четыре тысячи из девяти. Но и это поступок беспримерный, неслыханный!
Екатерина словно не заметила дерзкой выходки своего министра. Дело Их Величества подарить, а подданному вольно по своему усмотрению распорядиться подарком. Но поди узнай, что у Их Величества на уме.
У Панина было три секретаря: немец Убри, аккуратист, чиновничья душа, человек на возрасте, Денис Фонвизин, вошедший в русскую историю отнюдь не как дипломат, а как великий драматург («Недоросля» все в школе проходили) и Федор Бакунин, двадцатилетний щеголь и любимец гостиных, но при этом человек дельный. Фонвизин был старше – двадцать восемь лет. К этому времени уже прославился своей пиесой «Бригадир», самой государыней был обласкан. Естественно, в свете к его драматургическим талантам никто серьезно не относился, мало ли чем человек тешит себя на досуге. Но Фонвизин был остроумен и меток в слове, в свете постоянно цитировали его каламбуры (как в наше время поэта Светлова), еще он был наделен даром подражания (как в наше время Ираклий Андронников). Фонвизин был очень заметный в двух столицах человек.
И вот на голову секретарей свалилось нешуточное богатство. Говорили, что Панин поделил крепостных промеж трех поровну. Но четыре тысячи поровну на три не делится. Цитировали Фонвизина: мол, всем по 1333 души, а «одна в остатке». А куда остаток? Может быть, Панин выделил одного из секретарей и дал ему полновесно 1334 души? Может, для ровного счету прибил одну лишнюю душу или, что совсем невероятно, на волю выпустил? Зубоскалил Петербург, анекдотцы сочинял и гоготал довольный.
Панин не обращал на пересуды ни малейшего внимания, обзавелся новым домом и, в только что обставленном кабинете, принялся вместе в Фонвизиным, любимцем своим, обсуждать конституцию для нового порядоустройства в государстве. При разговорах делались кой-какие наметки на бумаге. Затем эти наметки помещались в шкатулку, та закрывалась на ключ и пряталась в потайной ящик секретера.
Что это были за наметки? Позднее Панин озаглавил их как «Рассуждения о непременных законах». Главная мысль этих рассуждений – император (или императрица) хоть и есть преемник божественной власти на земле, в действиях своих должен опираться не на собственные желания и хотения, а на законы, кои для всех в государстве должны быть непреложны и преступать которые нельзя. От этих законов зависит внутреннее спокойствие каждого человека, а следовательно, и спокойствие государства в целом. Закон есть узда для обуздания страстей, законы – всему фундамент. И теперь Панину было совершенно ясно, что если кто и согласен соблюдать законы, так это Павел. Осталось только обдумать в деталях, как заставить императрицу отдать трон сыну. Но это потом, потом…
А пока Панин хотел расширить круг единомышленников. Он решил прибегнуть к помощи Елагина Ивана Перфильевича, человека влиятельного при дворе и, не будем забывать, Провинциального мастера всех русских масонов. Сам Панин занимал должность Наместного великого мастера, то есть формально считался у вольных каменщиков вторым лицом после Елагина. Исполнять эту формальность неформально ему мешала занятость, а чаще обычная лень.
Между двумя масонами состоялся разговор, который не дал никаких результатов. Слово «конституция», произнесенное Паниным вскользь, для Ивана Перфильевича имело только одно значение. Это была учредительная грамота, выдаваемая ложам от Востока, то есть Высшего управления. Восток территориально может находить и на западе, потому что Восток, как известно, – край избранных. Именно оттуда с глубокой, седой древности изливалась на человеков высшая мудрость.
Елагин был удивлен визиту Никиты Ивановича, но обрадовался ему. Надо сказать, что отношения у этих двух господ были натянутые. Елагин не мог простить, что Панин увел у него секретаря, ранее эту же должность Фонвизин исполнял у него. Кроме того, и по складу характера они были очень разные, а потому отношений, которые принято называть личными, у них не было. Теперь Иван Перфильевич решил, что Панин явился к ужину, чтобы загладить неловкость, которая возникла при последнем посещении ложи «Аполлона». Напоминаем, ложа эта была основана год назад Рейхелем, работала по циннедорфской системе, к которой Елагин очень склонялся. За столом зашел разговор об объединении «Аполлона» с «Уранией», но сидевший рядом Панин как-то круто и умело увел разговор в другую сторону. А теперь вишь, к ужину пожаловал! Елагин внимательно выслушал речи гостя о повреждении нравов, согласился, что в Швеции лучше живут, поскольку законы соблюдают, но ответил как бы совсем невпопад.
